Недостаточно из праха земного,
или денег, как это теперь
водится,
сотворить, купить елку, игрушки, подарки,
(добра теперь завались)
но каким ключиком это
заводится?
Раньше получалось как-то само,
душу не нужно было вдыхать –
была разлита
повсюду.
А теперь по каким сусекам скрести?
Ну-ка, мать,
мечи стаканы на стол. И прочую
посуду.
Нет, это не вода живая,
и даже не мертвая –
части лежат рядком, да что-то
не клеится.
Колбой вобрав вещества простого,
организм и не подумал о лучшем,
просто сидит,
греется.
Смотреть на юных
как в зеркала –
ловить отражения
будущего.
Тиха их поверхность и холодна,
граница океана
бушующего.
Нервно выползаю на сцену,
бубня про себя текст,
слова повторяю,
так и норовящие
разбежаться.
Быть ли? Не быть?
Стоило ли
в костюмы эти нелепые
наряжаться?
И верить, что когда
всем сестрам по серьгам –
и тем трём, и другим,
которые в словах любовь свою
выражали,
сядут за опущенным занавесом,
за накрытым столом,
выпьют и тут синхронно поймут –
всё удалось,
не слажали.
Огоньки по сосновым веткам бегут,
в шарах отражается Лир,
и даже
с трудом представимая
лира.
Гонерилья смеется, целует Кента легко,
Эдмунд зачерпывает оливье
и чокается с Чебутыкиным...
Квартира
приобретает тот самый вид
что, казалось, за давностью лет
был до неузнаваемости
перезаписан,
а если покажется, что много букв,
то и в семнадцать слогов
всё упакует
Исса.
