смотрит черными стеклами окон
домна плоти,
полон душами блеклыми кокон,
вьются хлопья,
презирая закон тяготенья,
иглы, копья
сквозь пролетают, как тень я.
Та-а-а-к… аналитик ушел на новую должность,
прием по этому случаю
отменен.
Черт! Какая, в сущности, пошлость,
из перемен составлен
коллаж времен,
но всё равно кажется, что
каждый – это памятник статус кво,
и ощущать текучесть эту
настоящее
ис
кус
ство.
Точно – аккуратно выговаривать слова
всё равно, что тщательно пережевывать пищу.
Коровой строчку за строчкой, ей всё трынь-трава,
совершить жевательных движений тыщу,
глотнуть
обжовки мыслей превратить в клейкую кашицу.
От нее ли тошнит, или мне это только кажется?
Продолжая дышать, холодильник открыла,
достала хлеб, сыр, масло.
За спиной два крыла сложила –
над плитой их держать опасно.
Намазала бутерброд,
съела какой-то плод,
для которого еще не придумала имя.
Печаль, в отличие от кофе, нерастворима.
Потом сидела на стуле боком, будто в гостях,
стараясь занимать как можно меньше места.
Думала, как удержать (не в руках – в горстях)
себя, как узнала, что снова она невеста
того, кто тенью в кинотеатре по простыне экрана скользит.
Злит тусклый свет, и март через щель сквозит.