annobonhttp://annobon.livejournal.com/45444.html
Так чем же жизнь нам так невыносима,
что невозможно обойтись без сна?
Быть может, так поджег Прекрасное Мисима,
а может вечное вращение – весна?
Киты всплывают на поверхность, чтоб вздохнуть,
душе для этого достаточно уснуть.
М. тут недавно читала «Подростка». Спросила, как мне Версилов. Сказал, что уже плохо помню, но когда сам читал, то мне он показался самым близким персонажем Достоевского, во всяком случае, по идеологии. Что-то вроде: «... а что же такое эта живая жизнь, по-вашему?.. – Тоже не знаю... знаю только, что это должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, чтоб оно было так просто, и естественно, проходим мимо вот уже многое тысячи лет, не замечая и не узнавая...» И вот М. сказала, что когда читала, то прямо видела, как это я говорю…
Это я к тому, что жизнь в некотором смысле прекрасна, причем настолько, что нечто, присутствующее в нас не может долго переносить этот восторг. «Восхищенья не снесла и к обедне умерла…» Оно требует забвения, некого подобия смерти. Сжечь весь этот наш мир. Примерно так это было необходимо Мидзагути – отдохнуть на пепелище, чтобы потом облегченно вздохнуть в полной уверенности скорого возрождения.
С другой стороны, тут может проявляться непреодолимая жажда нового. Возможно, «я» не способно жить без новых впечатлений, так же как тело не может, скажем, не есть. Все должно кружиться и постоянно обновляться. Пусть даже это движение по кругу. И даже хорошо, что по кругу – так больше устойчивости, преемственности. Но перемены фатально необходимы. Причем не какие-то там пустяковые, типа путешествий и развлечений, а такие, почти пограничные, игра в жизнь-смерть.
Но, скорее всего, так называемые «быстрые сны» – это почти бодрствование, фантазии, самогипноз. Настоящий сон – темный, про него ничего не вспомнить, потому что нечему вспоминать. Душа не имеет памяти, помнит только тело. И ей (душе) тоже необходимо что-то вроде дыхания. И опять же – «у нас», в так называемом реальном мире, ей дышать просто нечем. Тело, которое не может уснуть – как сеть, зацепившая кита, и не дающая ему всплыть за очередной порцией воздуха. Конечно, при этом океан, родной дом кита, быстро становится пыточной камерой.
что невозможно обойтись без сна?
Быть может, так поджег Прекрасное Мисима,
а может вечное вращение – весна?
Киты всплывают на поверхность, чтоб вздохнуть,
душе для этого достаточно уснуть.
М. тут недавно читала «Подростка». Спросила, как мне Версилов. Сказал, что уже плохо помню, но когда сам читал, то мне он показался самым близким персонажем Достоевского, во всяком случае, по идеологии. Что-то вроде: «... а что же такое эта живая жизнь, по-вашему?.. – Тоже не знаю... знаю только, что это должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, чтоб оно было так просто, и естественно, проходим мимо вот уже многое тысячи лет, не замечая и не узнавая...» И вот М. сказала, что когда читала, то прямо видела, как это я говорю…
Это я к тому, что жизнь в некотором смысле прекрасна, причем настолько, что нечто, присутствующее в нас не может долго переносить этот восторг. «Восхищенья не снесла и к обедне умерла…» Оно требует забвения, некого подобия смерти. Сжечь весь этот наш мир. Примерно так это было необходимо Мидзагути – отдохнуть на пепелище, чтобы потом облегченно вздохнуть в полной уверенности скорого возрождения.
С другой стороны, тут может проявляться непреодолимая жажда нового. Возможно, «я» не способно жить без новых впечатлений, так же как тело не может, скажем, не есть. Все должно кружиться и постоянно обновляться. Пусть даже это движение по кругу. И даже хорошо, что по кругу – так больше устойчивости, преемственности. Но перемены фатально необходимы. Причем не какие-то там пустяковые, типа путешествий и развлечений, а такие, почти пограничные, игра в жизнь-смерть.
Но, скорее всего, так называемые «быстрые сны» – это почти бодрствование, фантазии, самогипноз. Настоящий сон – темный, про него ничего не вспомнить, потому что нечему вспоминать. Душа не имеет памяти, помнит только тело. И ей (душе) тоже необходимо что-то вроде дыхания. И опять же – «у нас», в так называемом реальном мире, ей дышать просто нечем. Тело, которое не может уснуть – как сеть, зацепившая кита, и не дающая ему всплыть за очередной порцией воздуха. Конечно, при этом океан, родной дом кита, быстро становится пыточной камерой.