МУРАВЬЕД: На самом деле одно не исключает другого. Я в самых лучших отношениях с муравьиными колониями. Я ем всего лишь МУРАВЬЕВ, и это приносит пользу как мне, так и колонии.
Если бы Сталин читал эту книжку, то наверно написал бы на полях, что-то вроде «Оч. верно!»
Что вот страна там себе думает? Ну, как она себя чувствует, можно предположить по внешним признакам. В тонусе или разленилась. Боевая или зашуганная. Растет или от нее откусывают по кусочку. Нет ли раздвоения личности? Не завелась ли какая-нибудь перхоть или еще какая хворь? Как там с обменом веществ? В общем, на таком уровне персонификация не как уж и затруднительна.
И при Сталине она, в самом деле, была хоть и с явными невротическими проблемами, но что-то хотела из себя сделать, как-то вывернуться наизнанку, да и весь остальной мир перевернуть вверх дном. И возможно это было только когда Сталин как бы вывел себя за скобки, стал таким Муравьедом, который уже не принадлежит стране, а лишь разговаривает с ней, любуется ей и помогает как может.
Но вот что она думает? Это не могут быть человеческие мысли. И это не книги-фильмы-музыка, которые в рамках этой метафоры лишь экскременты человеческих умов. Муравьи тоскуют и потеют какой-нибудь песней. Или съест муравей что-то не то, и его стошнит какой-нибудь книгой. Даже язык и тот к мыслям страны не относится, так – схема передачи нервных импульсов между муравьями да и только.
Но вот что она думает? И хорошо ей или плохо?
А может быть всё наоборот и у «муравьев» – населения страны, нет никаких индивидуальных мыслей, и всё что происходит, как им кажется, у них в головах – это обрывки мыслей страны? И тогда Сталин – это никакой не Муравьед, а просто воля, идея фикс, которая завладела ей безраздельно. И уже никакие мысли типа Хармс или там Филонов ее не интересуют, а мечтается все больше о цельности, жесткости, блеске.
А потом эта мысль протухла.