История делает еще один круг. Было время, когда Е. была принята «на работу», в ходе которой она должна была регулярно (пять раз в неделю) писать небольшие тексты. Я их потом читал, комментировал, заставлял править и даже иногда переписывать. И вот теперь Е. подписала такой же договор с В. В частности там было и мое любимое упражнение – анализ хокку. Забавно, что и теперь Е. выбрала то самое, с которого и она начинала. Ну, у В. получилось как-то похоже на Е. Вообще, несмотря на все нюансы, они очень похожи, и то, что пятнадцать лет разницы в возрасте, и то, что почти все время живут в разных городах... оказывается не так важно.
И да, хокку они выбрали сложное и какое-то недетское. Главное, что я помнил, как мы его с Е. обсуждали, но своих записей не нашел. Так что пришлось писать заново, попутно сопроводил небольшим вступлением, чтобы яснее была суть этого упражнения. Итак.
В небе такая луна,
словно дерево спилено под корень:
белеется свежий срез.
(Мацуо Басё)
Несколько общих соображений. Разбираясь с хокку, нужно понимать, что мы имеем дело с несколькими уровнями смысла. На каждом можно что-то найти. Поэтому следует просто двигаться от слоя к слою, соответственно настраивая свою «ментальную оптику». Что же это за слои?
1. Картинка, непосредственное наблюдение. Это такая особая картинка – выраженная в словах. «Что вижу, то и пою». Сложность в том, что люди мало смотрят по сторонам и еще меньше замечают. Так что даже простое наблюдение зачастую ощущается так, будто тебе открыли глаза.
2. Метафора. Это то, что делает хокку стихотворением. Размером тут будет служить фиксированное количество слогов, а рифмой – как раз метафора. Это сравнение, аналогия, переносное значение. Точно найденная метафора многократно усиливает впечаиление от «наблюдения» первого слоя, делает картинку живой, она как бы сама встает перед внутренним взором.
3. Символическое указание на более тонкие переживания, связанные с «картинкой» и «метафорой».
Тут нужно заметить, что первоначально хокку – это японский текст, а там чуть ли не каждое слово имеет свое точное символическое значение. Поэтому наш, европейский взгляд, наши символы, могут сильно отличаться от того, как хокку воспринимается японцем, читающим оригинал. Мы не будем вдаваться в эти тонкости по причине безграмотности, но нужно иметь ввиду, что есть такой нюанс. Наше исследование хокку имеет дело именно с переводом, с позиций русского языка и русского опыта.
Не обязательно слоев будет три. Но три – это безусловный минимум.
Попробуем разобраться в предложенном, очень непростом стихотворении. Итак, вот как это можно развернуть:
Любование луной для японского поэта – обычное дело. Но тут подчеркивается, что луна «такая». Т.е. даже для луны вид необычный, особо-притягательный. Видно, что поэт – специалист по луне. И то, что обычному путнику было просто «небесным фонарем над дорогой», становится чем-то особенным, тем, что требует поиска метафоры. И чтобы как-то передать душевное переживание вызванное необычной луной, найден удивительный образ – который сам по себе картинка. Человек идет по ночному лесу, его обступают тени и шорохи, бессознательное выискивает вокруг опасности, причудливо оживляет самые обыденные для дневного освещения предметы. И тут какое-то светлое пятно. Что это? Пока не подойдешь – не узнаешь. Да и когда подойдешь. Возможно, пришлось подойти вплотную, даже свернуть для этого с дороги и потрогать рукой. Ах вот это что! Светлый шершавый круг, свежий спил дерева. Он почти светится в темноте. И какой он ровный и круглый. Какого странного желтоватого оттенка. От этого света тьма вокруг стала еще темнее и зашевелилась облаками соседних кустов. Ну чиста луна!
Удивительно, что даже двигаясь в обратном направлении, мы не сразу сравнили срез дерева с луной. А ведь в стихотворении все наоборот! Поэт увидел луну, а уже потом сравнил ее со спилом дерева. Это наверно не случайно. Он уже о нем думал!
Спиленное дерево – это образ смерти. Причем смерти насильственной, загубившей сильную молодую жизнь. Или нет? Может быть сравнение с луной усилили пятна гнили, темнеющие на белом круге? Это была не просто луна-круг, а луна с подробностями, с морями. Но, так или иначе, – спилено под корень. Это «под корень» усиливает окончательность содеянного. Уже никаким ветвям не подняться, остался только пень. Да и как могло быть иначе? Ведь по-другому этот срез и не увидеть. Все одно к одному, от этой метафоры не уйти. И вот, образ спиленного дерева висит над головой, как навязчивая мысль, которая точно луна идет как привязанная, плывет в небе рядом с поэтом. И только ее свет освещает путь.
И чтобы отогнать эти навязчивые грустные мысли, можно подумать о том, что же это было за дерево в небе? Как оно выглядело, когда еще росло и зеленело? Не эти ли облака – его покрытые густой листвой ветви? А редкие звезды – не цветы ли? И почему они все еще здесь, ведь дерево спилено? Может быть, его не так-то просто спилить, может быть это лишь сон, а небесное дерево цело и невредимо?
И это важно, срез – свежий. Тут есть параллели с неким присутствием. Душа есть здесь. Когда священник читает заупокойные молитвы, и считается, что лишь через сорок дней душа окончательно покидает землю. Возможно, это как раз то время, что требуется для того чтобы срез дерева утратил внутренни свет, стал серым или тускло-коричневым, слился бы с фоном леса, сравнялся по тону с землей.