Русская литература

«... Каждую неделю у них в библиотеке собирался небольшой литературный кружок. Петровой казалось, что там тоже собираются такие же, как она, психопаты. К людям, работавшим в библиотеке, люди, собиравшиеся в кружок, относились как к мебели. Они здоровались с персоналом библиотеки, но выглядело это так, как если бы для того, чтобы пройти в свой зальчик, им нужно было переступить через низкую оградку у входа, а Петрова чувствовала этой оградкой, ей казалось, что членам кружка было бы удобнее, если бы ее вообще не было. Это было Петровой неприятно».
(Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него»)

Иногда мне кажется, что от текущего момента не останется согласованных воспоминаний. Особенно это заметно по русской литературе сорока-пятидесятилетних. Впечатления черпаются из хорошо узнаваемого прошлого. Так или иначе, но оно в значительной степени было общим. В нашей школе учились дети с разным достатком. И дети генералов, и дети уборщиц. И то, что в доме генерала была чудесно-мягкая немецкая мебель, а сын уборщицы делал уроки в чулане под настольной лампой, дела не меняло. Эти два мира ничего почти не разделяло. «Огромное небо одно на двоих», которое, ясно было, одно на всех. Поэтому писателям, что пытаются вдохновиться детством и юностью, можно не волноваться – их поймут. Ну, такие же застрявшие в общем прошлом.

Теперь кажется иначе. Можно жить в одном доме, но в разных мирах. И что говорить о тех, кто живет в разных домах или городах? Не покидает ощущение, что Е. живет где-то за границей, может быть даже на Марсе. Где-то есть эти полоски, где мы пересекаемся, но есть в этом что-то от волевого усилия. Миядзаки вон наснимал мультов, тоже совершил волевое усилие, и вот – я уже немного в Японии. Вот в гораздо большей степени, чем на соседней улице. Так что чем дальше, тем больше объединение будет волевым актом, выбором. Само навязываться не будет.