Это похоже на то, как приводят в чувство бьющегося в истерике. Уговаривать тут бессмысленно, куда вернее действует пара пощечин или фонтан брызг в лицо.
У Кастанеды есть довольно мутный термин – индульгирование. Кажется, смысл его начинает проясняться. Это как раз нахождение на уровне этой внешней пленки сознания, человек как бы бьется в истерике жалости к себе, в ощущении беспомощности, в страхе и желании «чтобы все было хорошо». А все эти призывы «взять себя в руки» выглядят как издевательство.
На самом деле никто не слаб и не беспомощен. Обладающий силой видит это совершенно ясно. Типа иди умойся, у тебя все лицо в саже, смешно смотреть! Все мы заигрались. В отчаяние, обреченность и слабость. То, что обычно человек надеется спасти и спасать нечего. Это продолжение игры, человек хочет продолжать в это играть, эта игра и кажется ему его сутью, самостью т.с. Но это исчезает, лишь только игра закончена.
И вот эти дети увлеченно дерутся, дуются, плачут и приходят в отчаяние, резвясь в своей детской. И тут открывается дверь и они видят взрослого, обладающего силой, понимающего что происходит и знающего цену всем этим страстям. Ясно, что дети слегка шугаются, понимают, что вошедший вне игры, и участвовать в этом не собирается. Возможно попросит успокоиться и прибраться, или сообщит, что пора обедать, или пригласит на экскурсию. Все это не подразумевает слез и драк.
Тяжесть не столь тяжела, вот причина легкости.
Даже мысль о том, что это так, приводит в ужас.