Хорошо и не страшно в лесу.
Легкий крест одиноких прогулок
Я покорно опять понесу.
И опять к равнодушной отчизне
Дикой уткой взовьется упрек:
Я участвую в сумрачной жизни
И невинен, что я одинок!
Выстрел грянул. Над озером сонным
Крылья уток теперь тяжелы,
И двойным бытием отраженным
Одурманены сосен стволы.
Небо тусклое с отсветом странным –
Мировая туманная боль –
О позволь мне быть также туманным
И тебя не любить мне позволь!
(Осип Мандельштам, 1911)
Не, не позволит. Никакой туманности, если только она не Андромеды.
Интересно, как поэт играет возможной болью. Это даже приятно – с грустью осознавать свою никчемность, отвергнутость и гулять в одиночку по этим туманным болотам. Рифмовать себя с подстреленной птицей. Но когда дойдет до дела, выглядеть это будет совсем не так. Как это было у другого классика: «... Да еще и грязна. Она приходит с целым мешком отвратительных инструментов, похожих на докторские. Там у нее лежат необточенные серые каменные молотки для ударов, ржавые крючки для разрыва сердца и еще более безобразные приспособления, о которых не хочется говорить».