На твоем лице, подруга,
два точильщика-жука
начертили сто два круга
цифру семь и букву К.
Над тобой проходят годы,
хладный рот позеленел,
лопнул глаз от злой погоды,
в ноздрях ветер зазвенел.
Что в душе твоей творится,
я не знаю. Только вдруг
может с треском раствориться
дум твоих большой сундук.
И тогда понятен сразу
будет всем твой сладкий сон.
И твой дух, подобно газу,
из груди умчится вон.
Что ты ждешь? Планет смятенья
иль движенье звездных толп?
или ждешь судеб смятенья,
опершись рукой на столб?
Или ждешь, пока желанье
из небес к тебе слетит
и груди твоей дыханье
мысль в слово превратит?
Мы живем не полным ходом,
не считаем наших дней,
но минуты с каждым годом
все становятся длинней.
С каждым часом гнев и скупость
ловят нас в свой мрачный круг,
и к земле былая глупость
опускает взоры вдруг.
И тогда, настроив лиру
и услышав лиры звон,
будем петь. И будет миру
наша песня точно сон.
И быстрей помчатся реки,
И с высоких берегов
будешь ты, поднявши веки
бесконечный ряд веков
Наблюдать холодным оком
нашу славу каждый день.
и на лбу твоем высоком
никогда не ляжет тень.
(Даниил Хармс, 1933)