После работы позвонил М. Она была в магазине и разглядывала люстры. Договорились встретиться. Пока шел по Московской увидел Маслова. Похвастался, что иду на свидание с женой. «В кафе?» – спросил Маслов. «Нет, – ответил я – в магазин “Свет”». «Как романтично!»
Увидел М. издалека, она выглядела как белая полоска на фоне темноты сквера. Время от времени она раздваивалась, так как за её спиной белел бюст Пушкина. А потом мы пошли в магазин, торгующий дорогими шторами.
Оказалось, что не так-то просто выбрать. Те, про которые мне М. уже рассказывала, оказались не такими уж и замечательными. У Е. в комнате определенно лучше, но их уже сняли с производства. Со шторами примерно те же проблемы что и с обоями. Даже если они хорошо выглядят в виде лоскутка, то далеко не очевидно, что они будут хорошо смотреться во всю стену. Одни рисунки были какие-то вялые, другие наоборот слишком напористые. Да и вообще, форма цветка – дело очень тонкое, особенно когда это не ботанически точные копии (эти, как правило, все хороши), а, что называется, фантазийные. Нафантазировать цветок очень непросто. Так и не решили ничего. Наверно так и останемся с нашими льняными, вечно мятыми, серыми. Или нужно купить в полосочку. Полосы есть очень красивые, и тут уже гораздо меньше степеней свободы, по сути дела только цвет.
Подумал о том, что эти шторы стоят приметно столько же, сколько и картина Заваровского. Да еще, наверно, будут с ней конкурировать. Все больше склоняюсь к мысли, что серые лучше всего.
С другой стороны, шторы – это очень важная вещь. Вот, например, это одно из самых первых воспоминаний моей жизни. Шторы в южной комнате на Западной. Белые такие с разноцветными зонтиками. Освещенные изнутри солнцем. Если их начать вспоминать, то скоро становится ясно, что восстанавливается какой-то очень многомерный объект. Как пластинка голограммы, будучи правильно освещена, воссоздает трехмерное изображение, так и эта простенькая ткань под воздействием «луча вспоминания» воссоздает прошлую жизнь в её единстве. Мутно, конечно, очень неопределенно, но почти достоверно. В этом отношении только запахи могут конкурировать. Но тех запахов уже не сыскать, а эта ткань наверняка где-то еще валяется в кладовке.
Анекдот в тему. Как-то раз бабушка пришла к нам в гости на Ставского. Типа посмотреть, как мы живем. Потом делилась впечатлениями. Сказала, что стало гораздо лучше. Ну, если сравнивать с тем, как у нас было на ул. Чкалова, где у нас были черные шторы. «Что-что?» – удивились мы. Но бабушка настаивала, говорила, что точно помнит наши черные шторы. Кстати сказать, в сегодняшнем магазине были и черные шторы, причем очень ничего себе, красивые. А на Ставского у нас вообще не было штор – на последнем этаже они не нужны, и это было очень приятно – не отгораживаться, жить как бы на ветру.
А еще у меня были розовые шторы в мелкий шкодливый цветочек. По краю этой ткани шли бесконечные надписи: «Москва Олимпиада-80». Эта занавесочки висели у меня в общежитии, закрывали битое окно. Причем закрывали только наполовину, как в вагоне, а держались на натянутой веревочке. Совершенно депрессивное зрелище. Так эта ткань его в себя и впитала. А её оказалось запасено очень много. Е. из неё еще фартук шила на уроках труда. Ну, на ней это выглядело, конечно, повеселей.
Наверно у штор есть еще и какое-то мистическое значение. Недаром в Черном Вигваме вместо стен красные портьеры. Занавес – это живая дверь. Она колышется, легко пропускает звук, совершенно не может защитить, но что-то скрывает. И уж, конечно, самая
удивительная штора – это паранджа.
* * *
Свет комнаты пронижет занавески,
прольется сквозь стекло во двор,
плохая ткань, но есть и довод веский,
я помню этот отблеск до сих пор,
оранжевым теплом – на безучастный снег…
Быстрей, быстрей домой! Перехожу на бег.