Не поленился, полез в словарь и прочитал: «человек, бесцельно стремящийся в подробностях описывать на бумаге окружающую его обстановку, свои слова, мысли и поступки. Одержим болезненной страстью к усиленному и бесплодному писанию, к многословному, пустому, бесполезному сочинительству…»
То есть, насколько я понимаю, ударение в этом определении делается на слове «бесполезный». В лучшем случае графоману просто нравится сам процесс записывания, а сами записи уже никакой ценности не представляют. А в худшем – он еще заставляет окружающих всё это читать или слушать. Главным же тестом на графоманство будет успех сочинений. Потому что тот же граф
Толстой написал больше 90 томов всяких текстов, где зачастую описывал во всех подробностях свои слова, мысли и поступки. Но они оказались нужны огромному числу людей, а тексты графомана не нужны никому.
Вот и
till_j пишет: «…мне не дотянуть. Свои попытки что-либо написать я оставил после знакомства с Хемингуэем. Вторым быть не хочу, а первым не смогу...» Хотя это не логично. Писателей ведь не сравнивают между собой. Кто всерьез скажет, что Достоевский лучше Толстого? Какой в этом может быть смысл? Мало кто решится. А вот Пелевина с Толстым уже сравнивать легче. Каждому ясно, что Толстой – голова и художник слова, а Пелевин просто выскочка, нахватавшийся идей у своих великих предшественников.
А теперь возьмем какого-нибудь конкретного человека. Одного. Предложим ему почитать и Толстого и Пелевина. И что мы будем делать, когда он скажет, что Толстой – занудный морализатор с болезненной любовью к многословию, а Пелевин открыл ему глаза на мироустройство и показался очень остроумным и захватывающим? Мы скажем, что у него неразвит вкус, что он выпал из традиции, что ему нужно работать над собой и не лезть со своими оценками туда, где иерархическая пирамида уже давно построена.
Вот оно – выпал из традиции. Нет преемственности восприятия, вкусы сформировались случайно, нет незыблемого культурного фундамента. Что с того, что Лао Цзы говорил это тысячи лет назад? И почему его образы кажутся художественными, а анекдоты Пелевина – пошлой пародией? Почему Ди Каприо с пистолетом – это китч, а Ромэо со шпагой – романтический герой?
Есть две точки зрения – общая и частная. Общая освящена временем и коммерческим успехом. Хорошая литература это та, которая «похожа на литературу», или в крайнем случае та, которая имеет успех. Частная же основывается лишь на непосредственных ощущениях (нравится – не нравится, мое – не мое) и тут лишь один критерий – искренность.
Легко заметить, что если двум людям понравилась одна и та же книга, то это совсем не значит, что она им понравилась одинаковым способом. Если же они начнут обсуждать эту книгу, то им даже может показаться, что они читали две разные книги. А уж если писатель послушает почитателей своего творчества, то их оценки и суждения могут показаться неумными, ошибочными, вульгарными и т.д. и т.п.
Каждый не только выуживает из текста что-то свое, но и значительно его трансформирует, будто переводит на свой язык. Чем значительнее и сложнее текст, тем сильнее будут отличаться эти «переводы».
Услышав речь на чужом языке, невольно выхватываешь привычные уху сочетания звуков и даже кажется, что что-то понимаешь.
А как иногда хочется прочитать что-то написанное на родном языке!
И вполне возможно, что он, этот «родной язык» будет непереводим на другие «языки». Или те вещи, которые тебя волнуют, другим будут казаться тривиальными или ошибочными. Неинтересными.
Теперь скажу конкретно про себя. Очень долго не любил стихи. То есть вот возьмешь какого-нибудь классика, прочтешь первое попавшееся стихотворение... Слова кажутся фальшивыми, неуместными, споткнешься то на одном, то на другом. Ничего не выходит. Ну, может дальше лучше? Нет, все то же. Ну, может быть пара-тройка уж совсем великих строк – да, это хорошо. Но это же проценты, доли процента. А со всем остальным что делать?
Чудо, что есть все-таки поэты, у которых больше десяти процентов стихов, которые на самом деле нравятся и удивляют. У меня это Павлова, Кушнер. Ну, может быть Маяковский. Бродского интересно читать, но каким-то другим способом. Как впрочем и «столпов поэзии»: Шекспира или там Пушкина. Понятно, что классно, но чужое, что делать? Много хорошего можно найти, но это как надо искать! Да и то, остается чувство какой-то покинутости, неудовлетворенности.
Так что собственные стишки – это так, с тоски. Кто еще за меня напишет?
Причем удивительно то, что в этом процессе нет тождества. Когда я их пишу, то не «переписываю», а как бы «читаю». Они новые, вот что забавно. Откуда берутся? И как так получаются, что они точно для меня и только для меня?