В детстве это было чтение вслух. Если вначале книжку мне читали родители, то потом мне гораздо легче было ее читать самому. Она становилась знакомой, родной, как будто это была не книга, а рассказ мамы или папы. И персонажи книги становились родными, и то, что с ними происходило, касалось и меня. И поэтому было интересным. Вот эта формула «моё – значит интересное», во многом определяет мое восприятие до сих пор.
Потом стало проще – книгу было достаточно порекомендовать тому человеку, которого я любил. Эти рекомендации не всегда работали, но часто. Таким образом, в мое сознание входили «чужие книги» и «чужие мысли». Не сразу, с трудом, но я впитывал все это дело, потихоньку переваривал, переиначивал на свой лад. И по-настоящему я начинал любить книгу, когда она заняла свое место на полке моего ума – разбилась на цитаты, настроения, ситуации. Будто все это когда-то происходило со мной.
Через некоторое время оказалось, что есть незнакомые книги, но в них пишут обо мне. Почему раньше этого не было? Потому что просто ничего не происходило, я был пуст. Или во мне было слишком мало «предметов». Но когда жизнь накидала туда побольше всего, многие «чужие» сделались «своими». Причем именно книги, герои книг. Сами писатели так и остались чужаками. Одно дело Раскольников – если не я сам, то мой близкий друг, а другое дело умничающий Достоевский – совершенно чужой, неинтересный. Как бы ни была наполнена его жизнь – до неё нет никого дела. Другое дело Настасья Филипповна.
Что-то новое – входит. Это целый процесс, целая церемония. Уж потом на все эти книги, стихи навешаны ярлыки: «любимый поэт», «интересная книга». А поначалу – нет. Не обязательно любовь с первого взгляда. Долго ходить вокруг да около, приглядываться, пробовать. А потом постепенно сродниться, привыкнуть настолько, что кажется – да это всегда было моим. Но помню, помню, те времена, когда лишь небрежно пожимал плечами.
СК писал свои моногатари, показывал. Я читал, недоумевал, так – по дружески, поддакивал. А потом увидел за всеми этим строками реальную жизнь, да прочитал пару стихов «про себя», а потом и другим показал – а они тоже удивляются – что за удивительные стихи, да кто написал? Ну, тут уж нет больше вопросов. Выдать визу. А может быть и гражданство.
Или вот Ко. Вот вроде нет сомнений, что книга хороша, хороша «объективно». Но вычти из нее собственно Ко, все то, что я про него знаю, все наши встречи, все эти годы. Что-то останется, но это будет уже не то. И никак не проверить, что тут главнее – легенда или рафинированная мысль. Думал – вот издадут его «по-настоящему», зафиксируют так сказать, авторское право. А потом можно выложить в сети, разрекламировать через живой журнал или еще как. А теперь думаю – нужно ли это кому-то? Все и так умные, кому нужна еще какая-то такая персональная мудрота? Пытаюсь взглянуть чужими глазами и не могу. Но что-то мне подсказывает – не нужна.
Или вот тот же самый живой журнал. Вначале казалось, что это пустыня. Но потом худо-бедно что-то такое собралось. Особенно, конечно, показателен случай Иванова-Петрова. Вначале вообще не мог читать, казалось каким-то белым шумом. Но потом полистал эти длинные обсуждения и показалось забавным. Так и решил – это что-то вроде клуба. Не журнал, не книга, а место, где люди разговаривают. Но потом постепенно смысл слов начал доходить. Точнее даже не так. Начал понимать, что эти слова куда-то указывают, причем часто в очень интересном направлении. Теперь мне кажется, что по этому параметру – «плотность мысли», журнал ИП не уступает «Ориентирам». Только ориентиры – это как маяки, метки на карте, звезды в небе. То, что помогает сориентироваться на местности, не забыть – где же ты на самом деле. А у ИП – это что-то вроде указателей: «пойди туда, не знаю куда, возьми то, не знаю что». И каждый раз удивляюсь, когда в этом направлении мне удается найти что-то свое.