миллионов километров
через лед пустоты
лучи,
но не остыли,
по-прежнему горячи.
Уж если назвался учеником, то ты
учи
урок несгибаемой прямоты и жара,
легкости легче воздушного шара.
Не охватить неба,
оно само охватывает тебя,
накрывая голубой
чашкой.
Ну, что делать,
опять у доски стоишь,
пуговицу теребя,
бессмысленной
чебурашкой.
Букашкой
весна ползет по земле,
по трещинкам у бордюра.
Принцесса
накручивает солнечные бигуди,
ждет своего Трубадура.
Вот он, в кибитке, запряженной ослом,
в окружении зверей, как Заратустра.
Хотела сбежать, но опять облом –
клетка заперта, над головой золоченая люстра.
Весна бурлит в груди, как кровь
от сквозного ранения, подступает к горлу,
всё уже было, но проступает вновь,
хочется шептать, причитать как Горлум:
«Ну что, моя прелесть, долго еще терпеть?
Я тону, затоплена любовью уже на треть,
я уже по колени в любви…»
Но делать нечего, сиди, реви.
Он поёт,
электричество плещется в стонах его электрогитары,
он поэт,
мы лежим, летим, руки в стороны раскидали,
мы как строчки примыкаем друг к другу близко,
наши слезы застыли как на снимке брызги.
Мечты
и ты
в мечтах,
и страх,
и смех.
Он лучше всех!
Орущий на полную магнитофон,
а лучше на пол, а лучше – вон!
Вон душу гони, тела – пусты.
Мы не
напьемся
той пустоты.
Пролетели сто пятьдесят миллионов
километров,
восемь минут пролетели, свет подкрадывается
незаметно.