Плоскость встретила Пекторе золотистой пылью, которая взвивалась в струях чистого кислорода, бьющего из реанимационных фонтанов. После дождя и холода кабинета показалось, что не особенно жарко, в самый раз. До Главной западной хорды было недалеко, так что решил пройти пешком. Но чем глубже он оседал в массивы общего пользования, тем больше жалел, что пренебрег услугами индивидуальной климаткапсулы. Вскоре дискомфорт достиг своего максимума, и Пекторе принялся панически оглядываться, ища укрытие. Выходов было много, но назначенное свидание с Верберой должно было пройти в относительно безлюдном месте, а отовсюду лились потоки одорекламы, что было четким маркером повышенной концентрации общественного внимания. Наконец сбоку промелькнуло здание законсервированного храма, Пекторе свернул в узкий проулок и через пару минут оказался среди каменных стеблей полуживой колоннады, уходящей в прохладные сумерки естественной высоты. Пять, шесть… нет – девять присутствий. Неплохо. Одно при этом на кафедре, и лишь от него тянется узкий ручеек силовых линий, отклоняющий стрелки внимания праздных умов.
– Праздник умов! Вы обучились строить конструкции, одухотворяющие всё на своем пути. То, перед чем давно сложили оружие наши доблестные эмуляторы душ, достается вам почти даром. Вот вам хочется пить – и стакан конденсата улыбается и манит вас через мутноватый пластик, подмигивает бликами вечнозеленых ламп, с наслаждением булькает, силясь на мгновение принять форму вашего пищевода. Кажется, еще мгновение, и он заговорил бы как старый приятель, понятно и просто, но не успел, так как тяга слияния пересилила тягу общения.
– Я не разговаривал со стаканами, – заметил Пекторе, невольно подключаясь к треду, тем более, что другие слушатели благоговейно молчали.
– Благо это молчание, ибо следует оно из изобилия воды вокруг тебя! Сушь великая пала на сегмент, а ты только что омыт был струями услужливого дождя.
Пекторе удивился даже не такому уровню допуска, а тому, что присутствие с таким допуском снисходит до диалога с ним. Поэтому решил пока не реагировать, а просто слушать дальше.
– Услуги вождя! То, что раньше направляло вас, возносило и низвергало, стало покорным слугой. Не вы теперь качаетесь алыми бутонами сознания над реконструированным прахом, а сами одухотворяете прах. Но и этого вам мало! Вы хватаете всё, что попадает в сети, переделываете на свой лад. Оплакивать износившееся бельё, измышлять ритуалы и церемонии погребения, составлять сеты имеджеграмм. Мало вам этого! Даже души, равные вам, но не совпадающие с вами ни в одном вздохе, и те вы готовы дезинтегрировать, дабы в следующее мгновение собрать по образу и подобию своему.
Пекторе представил Верберу. Как потихоньку, стыдясь и часто дыша, подправлял её телепроекцию синхронным рендерингом. Не то, чтобы его что-то не устраивало. Но он так часто её вспоминал, так много думал о ней, что каждая трансакция, являвшая собой устойчиво повторяющийся образ, входила в диссонанс с его нежным представлением. И тогда он снова встрял:
– Еще доархивный епископ соединял равенством все воспринимаемые сущности. И лишь теперь мы подкрадываемся к их тождеству.
– К глухих торжеству! Ибо и твои скорби от невозможности слышать. Не ты ли лежал три ночи подряд без сна, воображая, как Нихил аки погруженная во тьму давления рыба удильщик, ловит на приманку сонетов твою вожделенную Верберу? Не ты ли простоял весь вечер поперек их трафика, ловя прикосновения рифм и поцелуи пауз? Не ты ли клял себя за неспособность повелевать словами?
Тут уж Пекторе в самом деле оставалось только заткнуться.
– Что с вами? Счастье вознесли вы на хрустальный трон своего отражения. Но ни один из вас не имеет его. А уверены в том, что должно быть. И тогда вы сметаете с шахматной доски жизни все фигуры, заменяя их скороспелыми поделками изолгавшейся фантазии. И уж тут щедро раздаете то, чего ни разу не держали в руках. Каждый такой фантом владеет секретной формулой, варит волшебное стекло счастья. Вы же погружаетесь в скорбь, наблюдая чужих, облагодетельствованных вашей завистью. Зависть – ваша скорбь по чужому счастью.
И, как будто желая вставить иллюстрацию к сказанному, среди копящейся в кармане почты мелькнул помеченный по умолчанию свиток. Пекторе развернул и долго смотрел, силясь понять, что к чему. Ах да, он же сам поставил пограничника-перехватчика. Или это она случайно махнула его адрес, бросая письмо в ящик? Но, так или иначе, он увидел краешек переписки Верберы и Нихила. И этот краешек показался ему краем. Во всяком случае, ждать её сегодня не стоило.
//
~ Поклонись от меня Лерам, она ждет продолжения – сегодня, перед нами, я почитаю и подоткну одеяльце, как она любит – крендельком. А пока, возлюбленная моя Вербера, позволь покончить с этим пыльным июльским закатом.
Лишь взмахом одним моей неумелой руки:
завидую дыхания не хватит
схватить поймать упрямый завиток
моей затеи подведем итог
кровати
усталый путник сердце опустил
как ношу тяжкую и рядом опустился
не ухожу но я уже простился
пусти
о пустяках продолжим разговор
моя рука через тебя не ляжет
но нить не упущу колючей пряжи
фарфор
биофарфор где платина контакт
гидравлика не поспевает в такт ~
//
О, Нихил, милый! Возлюбленная прядет!
//
Пекторе оглянулся вокруг, ловя за что бы зацепиться сознанием. Храм высился, под ногами лежали увядшие листья мозаики, воздух дрожал, содрогаясь в макрофлуктуациях плотности, рядом пристроились еще двое – пассивные тролекетчеры. Очень хотелось послать Вербере что-нибудь хлесткое, но кодекс запрещал реагировать на перехваченные послания. Тогда Пекторе снова услышал голос кафедрального проповедника:
– Зови! Иди на зов. Завидуй. Расточай фантазию. Направь вниз то, что уносит тебя вверх. Разъедини то, что должно быть соединено. И вот ты тот, кто ты.
Голос стих, а потом снова возник прямо у Пекторе внутри. Он слышал, что такие техники возможны, но не очень-то верил. Но сейчас он получал тот самый конфиденциальный меморандум. Это было похоже на то, как будто звезды покатились по небосклону и выстроились у горизонта в аккуратные строчки. Только для тебя.
– Ты не имеешь творческой силы. Даже в слове «Вербера» больше жизни, чем во всех твоих переживаниях, мечтах и страхах. Что говорить о силах, вращающих мир за ширмами твоего осознания! У кого ты надеешься получить отчет о справедливости, если не хочешь принять милость? Впрочем, кое-что у тебя есть. Угадай, что?
Пекторе шел по изъеденному зноем тротуару. Ему хотелось дойти до черного леса, сына пожаров. Что остановило их, почему не выгорел весь сегмент? Или пожары продолжаются? И тут он услышал щелчок, звук которого шел одновременно со всех сторон и даже как бы изнутри. Подул прохладный ветер, и это не было кисловатым сквозняком фонтана. Погода менялась. И он подумал, что если сейчас пойдет дождь, то из-за поворота обязательно появится Вербера.