Густав застыл как завороженный. Вечернее солнце наконец заглянуло в…: antimeridiem

Густав застыл как завороженный. Вечернее солнце наконец заглянуло в их темную комнатку и оранжевый квадрат упал на запястье Эмилии. Она спала. Лучи медленно двигались, всё выше и выше, добрались до локтя и чуть-чуть коснулись груди. Густав хотел быть этими лучами. Его грузное тело никогда бы не смогло двигаться так плавно и проникновенно. Он даже старался думать о чем-то отвлеченном, абстрактном, чтобы не увлечься и не спугнуть эту размеренную длительность и негу. Дурацкое слово, Густав хотел вычеркнуть его, но забыл. Искусство было всей его жизнью, но тут он понял, что чувства, переполняющие его душу в этот вечерний час мало чем отличаются от тех, что дарила музыка или стихи. Ничем не отличаются! Густав вздрогнул, будто очнувшись. То ли с искусством было что-то не так, то ли это сверкающее запястье не нуждалось ни в мелодиях, ни в рифмах.

Бермудским треугольником любовь
раскинулась, бесследно исчезают,
и не надейтесь, не воскреснут вновь,
в ней корабли и самолеты. Знают
все капитаны и пилоты – здесь
и музам пролетать рисково,
поглотит их трепещущая взвесь,
манящий взгляд и вкрадчивое слово.
Воздушный замок, хрупкая мечта,
подломится под грузом вздоха.
И шею обовьет руками та,
кто не поет, да и читает плохо.

The Tint I cannot take – is best –

неспособность

Течение жизни

Error