«Каллиопа, дерево, Кориск» – книга с очень странным названием, но внутри оказалась занятной и легкой. «Книга скворцов» – книга с очень простым названием, но внутри оказалась очень плотной, просто концентрат из истории, риторики, философии, географии и еще даже не знаю чего. Читать нужно было раз в пять медленнее, но и в этом случае не уверен, что понял бы заметно больше. Наверно у книги есть и общая структура, какая-то драматургия, но на это уже нет сил – только читать истории, как отдельные анекдоты. На первый взгляд из них книга и состоит. Это феерия!
«
– И это в том случае, если он честен и пользуется уместными средствами; но представь, что историк домогается не истины, а чего-то другого и что его средства не так хороши. У одного из древних я читал про историков, воспевавших поход императора Марка против парфян. Когда он собирался на войну, то был обступлен толпою философов, умолявших, чтобы он не вверял себя случайностям похода, прежде чем изложит все возвышенное и сокровенное, что он познал в своих занятиях. Вследствие этого Марк несколько дней читал лекции римскому народу, рассказывая, что без добродетели нельзя быть счастливым, людям, для которых стать добродетельными значило бы умереть с голоду; что все грехи единообразны и кто украдет мякину, столь же виновен, как укравший золото, – людям, которые с великой охотой согласились бы украсть золото и понести наказание, как за мякину; что наша душа гибнет с телом, однако следует добиваться вечной славы, – людям, которые с таким усердием старались прожить скрытно, что сами от себя утаили существование своей души...»
«
Госпиталий спросил:
– О чем мы говорили, пока не пошли гулять по чужим садам?
– О писателях, – отвечал Фортунат, – и о том, почему они плохи. Почему наши времена не породили соперников Марону и Ливию? Происходит ли это от внешних причин или нашего нерадения?
– В упрек нашим сочинителям, – отвечал госпиталий, – следует поставить, что никому из них дела нет до чистоты языка. Мог бы быть для них примером Тиберий Цезарь, который однажды не издал указа, не найдя, чем по-латински заменить слово «эмблема», хотя слово, им отклоненное, происходит из благороднейшего греческого наречия; но наши не различают, откуда что взято, уместно ли само по себе и вместе с другими, и ставят низменное и простонародное рядом с изысканным; хорошо еще, если они понимают значение слов, которыми пользуются, и не делают себя посмешищем с самого порога. А поскольку они считают, что, как любимые сыны вдохновения, никому, включая разум и вкус, не обязаны отчетом, то на каждом шагу впадают то в холодность и выспренность, то в школярскую мелочность...»
«
– Похоже, ты хочешь стать судьею над судьями, сказал келарь.
– Ну уж нет, – отвечал госпиталий: – «пусть боги даруют мне более достойное намерение», как говорится; я лишь хочу заметить, что разум – вроде крепости, в которой из башни видно не только все, что принадлежит ее владельцу, но еще и много чужого, и что он не мог бы придумать для себя занятия лучше, чем ежечасно напоминать себе о своих границах; но когда люди, забыв себя, занимаются всем миром, спеша победить его и предписать условия сдачи, которые у них зовутся законами разума, они проводят жизнь в нелепых и прискорбных распрях, коими омрачаются прекрасные сады, а свою собственную комнату забывают и запускают до такой степени, что на порог боязно стать...»