(no title)

Ивлин устал разговаривать, устал объяснять. Видит – стоит только попытаться честно ответить на пустяковый вопрос, как речь начинает собираться в безобразные потные складки, как простыни после бессонной ночи. В глазах собеседника недоумение, а Ивлин лихорадочно хватает то одно слово, то другое, пытается уточнить, разъяснить, привести примеры. Но в итоге междометий становится всё больше, паузы тягостнее. Тут Ивлин окончательно сбивается, разве что не машет в отчаянии рукой. Потом говорит какую-нибудь подходящую пошлость и замолкает. Молчание пошло ему на пользу. Вопросов становилось всё меньше, а молчание в качестве ответа было весомей любых слов. Да и сам Ивлин чувствовал, как он раздувается точно воздушный шар, складки разглаживаются, форма становится симметричнее, и в душе воцаряется гармония. А люди стали считать его надменным и старались не замечать. И тогда Ивлин решился заговорить на собственном языке, не подыскивая слов, не путаясь в переводах, не заглядывая в лица. Мир оглянулся на него удивленно, и Ивлину впервые показалось, что его поняли.

Волшебные звуки несказанных слов,
лесной тишины партитура,
и патины зеленоватый покров
на медной табличке: «Ты – дура!»

Душа надрывается как соловей
за пластиком стеклопакета.
Недоумение вектор бровей
подвинет и бросит: «Покеда!»

Ботинки шуршали в пожухлой листве,
и звонко хрустнула лужа.
Как жарко беруши шептали тебе:
«Да, да! Продолжай же! Мы слуша...»

Recent Posts from This Journal

нешуточный

пять строк из этого свитка

Листая назад

Error